- Ego te absolvo…
- In Nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.
И все смолкло. Даже дождь перестал молотить по сосновому настилу. Он вовсе не прекратился, этот холодный июньский дождь, он просто онемел, то ли от горя утраты, то ли от радости, что эта невыносимо долгая и нудная церемония погребения завершилась… Или нет? Священник, кажется, еще что-то говорит; видите, как шевелятся его потрескавшиеся синеватые губы? Но почему голос его беззвучен? Ведь так не бывает… Или теперь возможно все?
Высокий мужчина в черном насквозь промокшем плаще стиснул худые кулаки и отвел взгляд в сторону… Какое некрасивое кладбище. Неужели его нельзя было похоронить в семейном склепе?  Как они могли позволить его молодому телу гнить в вонючей сырой земле, полной червей, маленьких, гнусных белых червей с толстыми влажными боками, бездушной и безглазой плотью? Ведь он был так… так отчаянно хорош! Разве можно позволить черным комьям грязи залепить его юное лицо и эти блестящие глаза, таинственный блеск которых не смогла погасить и сама Смерть… Нет, это неправильно… И скажите, ради Бога, почему никто не закроет крышку гроба! Вы что, не замечаете, как дождь хлещет по его бледным безжизненным щекам? Да и этот гроб… Почему он такой старый и рассохшийся, почему он такой большой? Ведь нельзя же его хоронить в этом гробу, больше похожем на старую коробку от рояля? Это глупо и смешно, смешно и глупо…
Мужчина покрепче сжал рукоять зонтика, он  не открывал его… Зачем? Сегодня на кладбище и так было слишком много открытых зонтов, черных и серых открытых зонтов… А его зонт покоился в руках, уткнувшись острием в размокшую летнюю землю; землю, которая должна была с минуты на минуту поглотить того единственного человека, которого он ненавидел всю свою жизнь, и, лишь потеряв его, понял, что еще никого и никогда не любил так самозабвенно…
- Северус, пойдем отсюда…
Мужчина вздрогнул. Кто посмел прервать его уединение? Глупцы, они ведь ничего не понимают, и, конечно же, никогда не могли понять… Разве можно скорбеть о смерти того, кого ты презирал; чье имя произносил, скрепя сердце, сквозь сжатые зубы? Нет, нет, нет… Нельзя. Значит, они не поймут. Им просто не дано понять…
- Оставь меня, Ремус…
Проклятый дождь! Он когда-нибудь кончится? Перед глазами дрожала отвратительная мутная светло-серая пелена. Черные холмики могил пружинили под ногами тех, кто больше не мог выносить тягостной атмосферы кладбища; атмосферы, истосковавшейся по фибрам живой души, и готовой в любой момент высосать из горячей плоти все самые светлые и теплые воспоминания… Но ему нечего было страшиться, ведь у него не было ни светлых, ни тем более теплых воспоминаний…
- Северус, пойдем. Хватит, все закончилось…
Он сбросил с себя чужую холодную руку. Закончилось? Они ослепли? Они не видят? Да вот же он – мертвый, но прекрасный лежит в гробу, его глаза открыты; они спокойно смотрят в свинцово-черное небо! А они говорят, что все закончилось! И где же эта несчастная крышка! Почему никто до сих пор не закрыл гроб? Или они вовсе не собираются его заколачивать! Подонки! Бесчувственные подонки!
- Северус, тебя все ждут!
Ждут? Конечно, они все сошли с ума…
- Ремус, мне нужно побыть одному…
- Северус, достаточно… Мне тоже тяжело, и я тоже устал…
Он вновь сбросил с себя чужую руку.
- Не трогай меня…
- Северус!
- Не трогай меня!
- Успокойся!
- Убери от меня свои руки!
Внезапно он покачнулся и упал, земля была такой скользкой, что ему никак не удавалось подняться на ноги. Он катился по черной жиже, не  в силах пошевелиться… Да что же это такое? А вот и могила, открытая могила… И гроб, тоже открытый….
Боже, только не туда! Только не в могилу… только не к нему, ведь он умер, умер, умер, УМЕР!
- Сириус! Отпусти меня! Отпусти!
И он упал, упал прямо на ледяную, твердую грудь Сириуса… И вдруг глаза покойника блеснули, Сириус Блэк откашлялся и схватил человека, придавившего его своей тяжестью,  за запястья.
- Нюниус? А ты что здесь делаешь?
Он закричал. Он закричал и проснулся…

Пот. Пот и, кажется, еще и слезы горчили на пересохших губах… Он приподнялся над постелью и огляделся вокруг…Сердце отчаянно трепыхалось в груди, заглушая все мысли, кровь пульсировала в висках, обещая через миг-другой разорвать череп…
«Какой дурацкий сон,» - подумал Снейп… Измятая простынь змеей обвивала лодыжки, и он едва не упал, силясь дотянуться до маленького хрустального графинчика, наполненного подсахаренной водой, что покоился на прикроватной тумбочке. Он по-прежнему находился в своей спальне, в Хогвартсе, в безопасности… Никакого кладбища не было, как не было ни гроба, ни сутулого священника в поношенной рясе и круглых очках  в металлической оправе, сдвинутых на самый кончик кривого мясистого носа; как не было и Сириуса, мертвого Сириуса… Ну, конечно же, ему все это лишь привиделось. Очень глупый, очень страшный, но все-таки сон, и ничего больше…
Он налил себе в стакан немного воды, расплескав половину по полу – кувшин лихорадочно приплясывал во влажных дрожащих руках – и сделал большой глоток. Вода оказалась теплой и мерзкой на вкус, но жажду все-таки утолила…
Да, это был сон, простой сон. Снейп глубоко вздохнул и откинулся на подушки – мокрые от пота и слез, слез  и пота…
Странно, но  чувство опустошения, утраты – скользкое и липкое – не покидало его груди, наоборот, оно уютно свернулось калачиком у самого сердца и радостно заурчало в надежде однажды покинуть этот темный уголок и заполнить своей раздавшейся тушей все естество хозяина, точно паразит, единожды поселившейся в теле человека. Но если от паразита было легко избавиться, употребляя перед сном по чайной ложечке безвкусного зелья, то избавиться от тоски  было намного сложнее, если вообще возможно…
Нет, это ведь сон…
Тогда почему сегодня днем он видел в коридоре Гарри, ненавистного Гарри Поттера, который плакал, рыдал, никого не стесняясь, уткнувшись лицом в пожелтевшую старую фотографию – фотографию Сириуса? Да, да, да! Поттер рыдал, а одежда на нем была облеплена комьями засохшей грязи, испачкана пятнами запекшейся крови… И Дамблдор, почему он успокаивал Поттера? Почему он говорил, что со смертью Блэка жизнь самого Гарри вовсе не заканчивается, просто она берет новый виток, убегает куда-то в сторону с накатанной дорожки? Или это тоже был сон?
Нет, это был не сон…
Сон имеет привычку заканчиваться сразу же, стоит лишь человеку открыть глаза и стряхнуть с себя мутную пелену ночных видений. Но этот сон не заканчивался, более того, с каждой новой минутой он приобретал черты реальности, словно бы обрастал плотью. Снейп вспомнил Дамблдора. Да,  директор что-то объяснял ему, что-то говорил, но Снейпу не хватало сил выслушать его. Вязкий комочек скулил в  груди, заглушая собственные мысли…
- Северус, мне бы хотелось с тобой кое-что обсудить. Ты не мог бы пройти со мной в кабинет?
Дамблдор выглядел каким-то помятым, каким-то постаревшим… Его лицо посерело, будто внезапно покрылось толстым налетом пыли. Руки Дамблдора чуть подрагивали, хотя голос его был спокоен. Сердце Снейпа сжалось в груди. Что-то стряслось… Что-то стряслось…
- Конечно, а что случилось? – Снейп попытался придать своему лицу равнодушный вид, но и сам понимал, что ему едва ли удалось.
- Не сейчас, не сейчас…
Профессор ободряюще похлопал Северуса по плечу, отчего Снейп вздрогнул – он ненавидел, когда его касались – и зашагал вперед по коридору. Снейп двинулся следом. По дороге в директорский кабинет он постоянно замечал на себе любопытные, изучающие, а порой и ненавидящие взгляды. Ученики смотрели на него так, словно перед ними был не привычный профессор-зельевар, а прокаженный, чье тело покрывали гноящиеся язвы и уродливые струпья. Откуда это презрение? Да, конечно, его не любили, может быть, боялись, но никогда не проявляли особого презрения. В конце концов, он еще никому не причинил зла. Ни одному из них…
- Я Вас слушаю, профессор, - сказал Снейп, когда они, наконец,  добрались до кабинета, оставив позади позолоченную горгулью и винтовую лестницу.
Дамблдор жестом предложил профессору сесть. Снейп не отказался. Он устроился в мягком кресле с высокой спинкой, небрежно сложив руки на груди.
Дамблдор занял свое место; его тонкие, удивительно длинные пальцы опустились на столешницу и судорожно сжали маленький клочок пожелтевшего пергамента. Директор казался расстроенным, чересчур расстроенным. Снейп готов бал поклясться, что краснота вокруг глаз и влажные следы на щеках директора – ни что иное, как следы недавно пролитых слез. Но Дамблдор никогда не плакал. Дамблдор Великий, Дамблдор сильный, Дамблдор не способен плакать… Он слишком мудр, слишком силен, чтобы проявлять подобные абсолютно человеческие эмоции.
Снейп закусил губу, почти до крови…
Удивительные механизмы – серебряные и бронзовые – которыми были заставлены бесконечные полочки в кабинете Дамблдора, мелодично тикали и стрекотали, будто убаюкивая Снейпа, пытаясь отвлечь его от собственных неприятных мыслей.
- Северус, - начал директор, - ты уже знаешь, что сегодня погиб Сириус Блэк. Так вот… Северус?
Снейп вздрогнул; поджатые губы его побелели, а из груди вырвался не то стон, не то крик… Нет, Северус остался спокоен, не менее спокоен, чем в любой другой ситуации; но от чрезмерно добродушного директора не могло ничего скрыться. Он видел человека насквозь и при любом подходящем случае не упускал шанса проявить свои завидные способности…
- Все в порядке, профессор, - ответил Снейп, вымученно улыбаясь. - Я слышал об  этом…
Снейп лгал. Ничего он не слышал, ничего не знал… А если бы и знал, то поступил бы точно так же, как и сейчас. Пусть все думают, что ему безразлично; пусть все считают, что он даже рад гибели Блэка… И только его собственное сердце будет знать  правду…
- Конечно, Северус, - сказал директор, чуть подаваясь вперед. - А ты знаешь, что свидетелем гибели Блэка стал его крестник – Гарри Поттер?
- И что?
- Понимаешь, Северус, - говорил Дамблдор, кусочек пергамента плясал в его  руках, - он винит в гибели крестного тебя. Он называет тебя предателем…
- Меня? – почти крикнул Снейп.
Он вскочил на ноги и прошелся по кабинету. Дамблдор неотрывно следил за ним взглядом, изучая каждый жест и каждый шаг профессора-зельевара. Со стороны могло показаться, что директор наслаждается смущением своего подчиненного; но так мог подумать только человек, никогда не знавший Альбуса Дамблдора лично…
- Ерунда, – заговорил Снейп, на миг задержавшись у директорского стола. - Неужели Вы прислушиваетесь к мнению какого-то мальчишки? Да, это ведь сам Гарри Поттер! Профессор, что Вы хотели сообщить мне? Только это? Тогда могу ли я идти?
- Конечно, - улыбнулся директор. - Ты можешь идти! Никто тебя ни в чем не обвиняет… Но, видишь ли…
Дамблдор смолк. Снейп изучающее вглядывался в морщинистое лицо директора Хогвартса, силясь понять, что за дикая мысль на этот раз зародилась в его удивительно находчивом сознании…
- Профессор, - умоляюще говорил Снейп, опускаясь в кресло, - прошу Вас…не томите.
- Ох, Северус! Ты можешь отказаться, никто тебя не осудит…
- Профессор…
Дамблдор поправил очки-половинки и скрестил непослушные руки на груди.
- Северус, - произнес он, - ты взрослый человек. Я понимаю, что вы с мистером Поттером до сих пор не нашли общего языка, но мне думается, что гибель Сириуса – отличный повод (в первую очередь для тебя) забыть старые распри и наконец-то смириться с прошлым… Поговори с Гарри, поговори о Сириусе Блэке, быть может, вы почувствуете себя гораздо лучше после этой беседы… Мальчик ищет утешения…
- И само собой никого лучше меня для этой роли не найти? – вспылил Снейп, сжимая худые кулаки.
- Именно так, Северус, - сказал директор. - Так ты согласен?
- Это приказ?
- Нет, вовсе нет! – Дамблдор выглядел удивленным. - Это просьба. Я прошу тебя, как старого друга, выполнить мою небольшую просьбу…
- Тогда мой ответ – нет! Я не буду этого делать.
Снейп круто развернулся на каблуках и, не дожидаясь ответа Дамблдора, покинул кабинет. Мантия вздувалась за его спиной, когда он почти бежал по коридору, никого не замечая на своем пути, или не желая замечать…

Отредактировано AdT (28-08-2006 10:05:54)

Про дождь так и было задумано... Просто в какой-то миг Снейп начинает абстрагироваться от реального мира...Сперва он слышит, как дождь барабанит по крышке гроба, затем он выпадает из реальности, и дождь в его сознании (в ощущениях!!) прекращается...Затем он снова собирается с мыслями и чувствует, что дождь-то вовсе и не пркратился... А первая часть - это сон, отсюда и такие вот фразы... Сон-то обрывочный, вот я и старалась передать это ощущение)))
А над остальным я обязательно поработаю)) Спасибо)))